«Сердце мое учащенно забилось, руки, вращая барабанчик грубой наводки бинокля, дрожали. То, что я впервой увидел, испугало еще больше. Гитлеровцы были совсем близко от позиций стрелкового полка. Они наступали несколькими цепями (то есть рядами). Шли во весь рост, уперев автоматы в живот и чуть поводя ими по сторонам, стреляли длинными очередями. Я видел засученные рукава, расстегнутые воротники мундиров и широко раскрытые в крике рты. С позиций нашей роты стучали пулеметы. Несколько секунд я не мог оторваться от этой картины».
Курсант Пензенского противотанкового
В начале войны в Пензе, в военном городке, на базе пулеметной школы было создано 1-е Пензенское противотанковое артиллерийское училище со сроком обучения 3 года. Но поскольку из-за обстановки на фронте кадры требовались срочно, срок обучения сократили до 6 месяцев. Учеба велась по сокращенной программе. В ноябре 1941 г. был первый выпуск офицеров-противотанкистов, и нужен был новый набор слушателей. И тогда всех, кому в 1941 г. исполнилось 18 лет, призвали в райвоенкоматы и направили в пензенское артиллерийское училище.
Жалко было расставаться с кудрями. Я в Лунинском райвоенкомате не дался стричься, меня стригли в училище под машинку, называемую нулевкой. С тех пор прошло много времени, но когда я в 60-е годы встретил командира Жукова (в то время он был в звании капитана) – сколько в войну прошло через его руки курсантов, всех запомнить трудно! – а вот он вспомнил, как стригли мне мои кудри.В этот набор попал и я. Нас поместили в пригородный поезд Лунино-Пенза, по прибытии в Пензу встретили военные, построили в колонну и привели на улицу Тамбовскую, где был тогда призывной пункт. Там мы пробыли дня три в так называемом карантине. А через три дня пришли представители училища, и строем нас отвели в расположение училища. Разместили нас в «красные казармы» (так назывались они и до революции, и после), уже повзводно. В каждом взводе было по 40 человек. В комнатах стояли железные двухъярусные кровати, мне посчастливилось: я попал на первый ярус.
Так в училище мы пробыли еще дня три. Нас учили заправлять кровать, знакомили с распорядком в училище. А затем построили, и мы очутились в бане на Козьем Болоте.
В деревне у нас бани не было, парились в русской печке. В печь лезешь головой, там поворачиваешься – веник, тазик с водой. А вылезешь из печки, скупнуться по-человечески негде – деревянное корыто, в котором еле умещаются согнутые в коленях ноги, и из кружечки чуть-чуть ополоснешься.
Помылся от души, смыл деревенскую грязь. Так я не мылся десятки лет. В одну дверь вошли гражданскими, в другую вышли военными. Старшина выдал нам кальсоны, брюки, гимнастерку, обмотки, ботинки (и сверху наматывали вязаную ленту шириной сантиметров двадцать и длиной метра полтора), шинель, ушанку. «Ба!» – оделись и друг друга не узнали. Так началась наша военная жизнь.
Шел конец ноября, казармы не топились. Нас учили, как наматывать портянки, укладывать брюки и гимнастерку на подставном к койке стуле. Строили по так называемому ранжиру, то есть самые высокие впереди, а за ними ниже, ниже и ниже. Обучали строевой подготовке: подход, отход к начальству, отдача приветствия, отдача рапорта. Идет солдат по городу или по военному городку – увидел командира, переходи на строевой шаг и руку к головному убору. Помилуй бог не поприветствуй! – заставят пройти несколько раз и всякий раз приветствовать.
Затем в торжественной обстановке, под духовой оркестр, была принята присяга на верность служения Родине. И началась жизнь военная, полная до отказу, до каждой минуты дня.
Первое время я никак не мог привыкнуть к дисциплине. Подъем, отбой, построение – все вызывало внутренний протест. Хотя я понимал, конечно, что все это было необходимо, что без этого нельзя, но так ко всему этому по-настоящему и не привык. Может быть, еще через полгода я бы свыкся и преодолел, привык к этим трудностям.
Я не хотел много вспоминать об училище. Обидно, как далеко было то, чему нас обучали, от фронтовой жизни, и как мало нам пригодилось из того, что преподавали. Предметов изучать надо было много, а было времени мало. Среди предметов были: 1) огневая подготовка; 2) топография; 3) связь; 4) строевая подготовка; 5) тактика; 6) физкультура; 7) политподготовка; 8) материальная часть стрелкового оружия; 9) материальная часть пушки; 10) материальная часть трактора-тягача; 11) физическая подготовка; 12) саперное дело.
Как бы холодно и трудно не было, время неумолимо летело. В марте месяце 1942 г. в училище прибыли с фронта обстрелянные командиры противотанковых орудий, которые должны были пройти курс обучения за три месяца у нас в 4-й батарее. Поскольку наша 4-я батарея была лучшей в дивизионе, фронтовиков разместили в ней. Наш первый взвод перевели в другие батареи.
А с теплом и время полетело быстрее. Наступил май. Госэкзамены сдавали по всем правилам, по билетам, как школьники. Сдали зачеты, присвоили звание лейтенанта артиллерии противотанковых орудий. И командой в 40 человек, в число которых входил и я, были направлены в Сталинградский военный округ.
В тылу. Рахинка, Красный Яр, Сталинград
Прибыли мы в Сталинград в первой декаде июня. Фронт шел где-то в излучинах Дона, но самолеты уже бомбили и Сталинград. Мне повезло: в поезде я оказался в одном купе с фронтовиками. Один, Рудьков, был из Белоруссии, а другой, Рыжков, из Омска. В Сталинградском облвоенкомате всю нашу команду направили по райвоенкоматам. Мы втроем попали в Дубовский район, что западнее Сталинграда, а оттуда нас направили в запасной офицерский полк, на левый берег Волги, в село Рахинку, где в небольшой лощинке с несколькими дикими грушами размещался штаб и землянки для личного состава.
Не знаю, сколько бы еще продлилась наша монотонная жизнь, если бы самолеты фашисты не стали делать налеты на Сталинград и его пригородные районы. И был дан приказ: запасной офицерский полк эвакуировать в глубокий тыл, за Астрахань. В конце июня 1942 г. полк двинулся по реке Ахтубе. Мы шли, словно стадо баранов. Командир полка (фамилию я не помню) был грузин по национальности в звании майора, он очень хорошо владел верховой ездой. Шли километров по 40 в день, делали привалы на берегу Ахтубы, спали, где и как придется.Пока мы находились в Рахинке, несколько раз
приезжали «покупатели» – представители фронтовых подразделений, где не хватало командных кадров. Приезжали из частей, в которых командиры взводов, командиры батарей были ранены или убиты, и им взамен нужны были офицерские командные кадры.
Не знаю, сколько бы еще продолжался наш путь в таком духе, если бы не была получена телеграмма направить нас в Красный Яр (это 50 км за Астрахань) – чтобы там принять пополнение и организовать им обучение по программе бойца-артиллериста. Часть, в которую мы попали, была расположена на острове или полуострове между Старой и Новой Волгой. Называлась она 330-й отдельный противотанковый дивизион 45-мм пушек. Пушек было 4 штуки, то есть одна батарея, и личного состава было на одну батарею. Дивизион отходил с боями от Крыма, в боях потерял орудия и тягачи – трактора «Комсомолец». По дороге к Сталинграду набрали коней, и стал дивизион не на механической, а на конной тяге.
Наутро я принял взвод – две 45-мм пушки и расчеты в полном составе, 14 человек. Почти все они были обстреляны, побывали в боях. У некоторых были на груди и боевые награды. Меня радовало то, что командиры орудий и возрастом постарше меня, и опыт в борьбе с танками имели. Обстреляны были и наводчики.
Боевое крещение
Не помню, какого числа, но был конец второй декады июля 1942 г., ко мне подошел связной штаба дивизиона и сообщил, что меня срочно вызывают в штаб. Прибыв в штаб дивизиона, я доложил по всей форме офицера: «Товарищ капитан, лейтенант Сюлин по вашему приказанию прибыл!» – «Садись. Ранило командира огневого второго взвода на правом берегу Дона. Мы решили, что и тебе пора понюхать пороху. Ты должен его заменить, и немедленно ехать на передовую с командиром взвода управления лейтенантом Воробьевым. А сейчас приведи себя в порядок, побрейся (а мне, кстати, и брить-то нечего было), сполоснись в озере, подшей воротничок».
Знаки отличия, что дали в училище, вырезанные из консервной банки и прикрученные тонкой проволокой, у меня отлетели. Мне дали новые кубики (или ласково кубаря), вырезанные из кожи, которые приказано было пришить на петлицы. Выкупался я в пруду или озерочке, бриться мне не надо было, подшил новый подворотничок. Пошел к командиру дивизиона, он дал добро.
Я почему-то не мог себе представить, куда меня повезут, что меня там ждет. Никакого представления не имел. Какой-то был спокойный, послушный, пока сидел в землянке командира дивизиона капитана Телегина. Но вот пришел командир взвода управления лейтенант Сырых. Затем вошел в землянку шофер, одетый в серый комбинезон. В дивизионе, оказывается, была трофейная машина-полуторка (грузоподъемностью 1.5 тонны), «газик».
Подъезжали ближе, становилась слышна артиллерийская канонада. Думал: что будет впереди? Каково-то будет мое первое боевое крещение? О жизни думал или нет – не знаю, но не хотелось умирать в 19 лет. Я не верил, что я умру, потому что я еще не жил совсем, жизни не видел. Как же я вдруг умру?
И вот, наконец, пришли на наблюдательный пункт батареи. Познакомились. Командиром батареи был старший лейтенант Мулянов – плечистый, рослый, 180-190 сантиметров ростом. Заместителем его по строевой части был тоже старший лейтенант, но такой же щупленький, как и я, по фамилии Голубев. Он повел меня на огневые второго огневого взвода, для знакомства с личным составом. В первую очередь он познакомил меня со связным, который должен был всегда находиться при мне: сопровождать, если надо, на наблюдательный пункт и от орудия к орудию. Фамилия его была Горбунов. Он имел на погонах «лычку» – одну красненькую узенькую полоску, что означало первый воинский чин – старший солдат. Ему было лет 35, родом он был из Курской области.
* * *
Затем Голубев представил меня расчетам. Поскольку уже темнело, расчеты собрались у первого орудия, у второго оставили охранять одного часового. Я вкратце изложил им свою в то время совсем еще маленькую биографию. Спросил, какие здесь дела, где передний край пехоты, много ли ее (кстати, пехоты было очень мало). А насчет того, какие здесь дела, они хором ответили: «Дела жаркие, утром увидите». Я командирам орудий наказал, чтоб не забывали о выставлении у орудий часовых, прошел по огневым с командирами орудий, сделал кое-какие замечания по маскировке, велел кое-где поглубже подкопать окопы.
Рано утром меня разбудил связной. Он сначала тихонько, а потом все сильнее и сильнее тряс меня за плечи, но я никак не хотел просыпаться. Наконец вздрогнул, открыл глаза и прежде чем связной сказал: «Немцы», вскочил, и по лицу связного и по новому звуку, напоминавшему дробное тарахтение трещоток, понял, что начался бой. «Трррр-та-та-та-та!.. Трррр-та-та-та-та!..» – доносилось со всех сторон. Протирая глаза, еще ничего не соображая, схватил трубку и услышал голос командира батареи: «П-почему не стреляешь?! Немцы в наступление пошли, огонь открывать надо!»
Встал в ровике во весь рост. Сердце мое учащенно забилось, руки, вращая барабанчик грубой наводки бинокля, дрожали. То, что я впервой увидел, испугало еще больше. Гитлеровцы были совсем близко от позиций стрелкового полка. Они наступали несколькими цепями (то есть рядами). Шли во весь рост, уперев автоматы в живот и чуть поводя ими по сторонам, стреляли длинными очередями. Я видел засученные рукава, расстегнутые воротники мундиров и широко раскрытые в крике рты. С позиций нашей роты стучали пулеметы. Несколько секунд я не мог оторваться от этой картины. Первый взвод батареи уже вел вовсю огонь по наступающим немцам.
Стараясь наверстать упущенное, я торопливо определил место, где цепи были особенно густы. Подал команду: «Внимание расчеты! По вражеской пехоте, гранатой! Взрыватель осколочный! Огонь!» Два снаряда разорвались в самой гуще наступающих немцев. Когда дым рассеяло, стало видно, что цепи немецких солдат поредели, но, несмотря на это, фашисты поспешно обходили дымящиеся воронки и упорно приближались. Я крикнул расчетам: «Молодцы! Беглый огонь!» Наверное, в течение минут пяти длился наш артобстрел вражеской наступающей пехоты. Затем огневой вал затих, но стояла сплошная дымовая завеса.
Наступившая пауза длилась недолго. Связной сказал: «Я полагаю, неудача их разозлит. Они хотели нас без артподготовки взять. Не вышло. Теперь артиллерию пустят, я так полагаю». И действительно, не прошло и четверти часа, как гитлеровцы обрушили на передовые позиции ураганный артогонь. Несколько снарядов разорвалось у моего наблюдательного пункта. Я стал всматриваться вдаль, стараясь определить, откуда гитлеровцы ведут огонь. Я обернулся к связному, что-то хотел ему сказать, но в уши мне ударил близкий летящий звук снаряда.
Я повернул голову и увидел на переднем крае два вражеских орудия. Они не были даже замаскированы и вели беглый огонь прямой наводкой по пулеметным точкам нашей пехоты. Я подал команду первому расчеты подавить орудие противника, второму расчету вести огонь по пехоте. Затем я увидел, что немцы выкатили еще одно орудие, и их пехота снова идет в атаку. Все произошло очень быстро. Когда дым рассеялся, я увидел, что одно орудие с оторванным колесом лежит почти на боку, другое уперлось стволом в землю. А третье орудие мои артиллеристы заставили замолчать. Я был рад слаженной работе и точной наводке расчетов. В этот день уже второй раз совместно с пехотой мы отбили атаку немцев.
Началась третья атака. Впереди двигались танки, за ними шли автоматчики, по бокам неслись мотоциклисты, сверху летели самолеты. И все это стреляло, било, ревело, выло… Ох! Как же мне страшно было! Сколько бы атак не было – две или шесть, все равно перед каждой было страшновато. Но нужно было держать себя в руках, не теряться и помнить, что ты несешь ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь вверенных тебе расчетов орудий, и за правильное ведение боя.
Так закончился мой первый бой, в котором мы отбили три атаки немцев. Потерь взвод не имел, а я себя считал уже обстрелянным, видевшим ужасы войны. Я обошел расчеты обоих орудий, побеседовал с личным составом, поблагодарил за хорошую точную стрельбу.
Авторы: Белохвостиковы Евгений и Иван
г. Пенза
#Росмолодежь, #Роспатриотцентр, #Россиястранавозможностей, #Грантовыйконкурсмолодежныхинициатив, #НаходкиСемейныхАрхивов, #ПодвигуЖитьввеках!