Скоро страна вновь встретит День Победы. Не перестает удивлять факт, что в жизни каждой семьи Великая Отечественная война оставила свой роковой след. Среди молодых людей в любом университете или школе всегда есть желающие рассказать о своих родных – участниках войны. Сегодня на семинарском занятии поделилась своими воспоминаниями Анастасия Гречишникова, студентка Пензенского государственного университета архитектуры и строительства, будущий специалист по землеустройству и кадастрам. Она принесла книгу своей прабабушки – Марии Ивановны Фатеевой, – которая в годы войны была медсестрой, а затем стала журналистом, поэтессой и писателем.

 

Вопрос: Анастасия, что Вам известно о фронтовой юности прабабушки? Общались ли Вы с ней при жизни?

Ответ: К сожалению, мне не довелось пообщаться с прабабушкой лично в годы ее жизни. Всё, что я знаю о ней, почерпнула из рассказов моей бабушки и из книг, написанных самой Марией Ивановной Фатеевой. Знаю, что она родилась в 1923 году в Пензенской области, училась в медицинском техникуме и с третьего курса добровольцем ушла на фронт. Работала медсестрой в полевом передвижном госпитале, входившем в состав 40-й армии 1-го Украинского фронта. После войны она написала строки, в которых выразила переживания всех фронтовых медсестер:

«Жизнь идет. В ней много испытаний:

Что-то рушат, что-то создают. 

А дни войны и раненых страданья
До сих пор забыться не дают. 

 Вижу побледневшие их лица, 

Зрима фронтовая полоса:

«Помогите, жить хочу, сестрица!» –

Слышу их живые голоса.

Не было невесты с ними рядом,

Ни жены, ни матери родной.

Медсестра! Какое сердце надо,

Чтоб со смертью быть тебе одной!»

М. Фатеева

Вопрос: Как сложилась судьба Марии Ивановны после войны?

Ответ: Прабабушка стала инвалидом, в течение трёх лет была прикована к госпитальным койкам. Инвалидность не позволила ей вернуться к избранной профессии медсестры. «Но в стороне от жизни оставаться не могла, – писала Мария Ивановна в предисловии к одной из своих книг, – хотелось быть среди людей, рядом с ними. И это моё желание исполнилось. На протяжении многих лет я была внештатным корреспондентом районной газеты “Знамя Ленина”, писала о людях самых разных профессий, о судьбах фронтовиков…». Моя прабабушка – кавалер ордена Великой Отечественной войны 1-й степени. Жила в Череповце. Ушла из жизни в 2003 году.

 

Вопрос: В мирное время Ваша прабабушка стала писательницей. Какие ее произведения Вам особенно понравились и почему?

Ответ: Мария Ивановна написала семь книг, одна из которых – сборник стихов, посвященных фронтовой жизни – «Исповедь ветерана войны». Остальные шесть книг написаны в прозе. Это воспоминания о войне, рассуждения о жизни, Боге, вере: «О прожитом и пережитом», «На жизненных перекрёстках», «Из жизни взятое», «О жизни, тайнах души и смерти», «Страницы дней перебирая», «О счастье и несчастьях». Я прочитала все книги. Не могу выделить какую-то одну из них, т.к. все для меня интересны. Наверное, потому, что каждая ее книга – это история жизни, мысли и чувства моего родного человека, с которым, к сожалению, мне не довелось быть рядом.

 

Вопрос: Вы можете назвать какой-нибудь эпизод из любой книги Марии Ивановны, который запомнился?

Ответ: Да, например, очень тронул душу этот эпизод:

«–Бабушка! – пронзительно закричала внучка. – Выключи войну!

Я повернула переключатель.

– Больше не будет войны? Никогда не будет? – теребила меня

внучка.

– Нет, моя девочка, войны не будет, – успокаиваю взволнованного ребенка.  – Мы сделаем все, чтобы ее не было…

Не будет войны. Никогда. Я хочу в это верить».

 

Вопрос: Как в Вашей семье отмечают День Победы?

Ответ: Все односельчане моего села Волчий враг каждый год в этот день приходят на центральную площадь к Памятнику павшим в войне землякам. Приносят цветы, произносят речи, читают стихи. Затем все идут в дом культуры на небольшой концерт. Ветеранов у нас в селе в живых уже никого не осталось, но все о них помнят. После митинга мы идём домой, собираем праздничный стол и вспоминаем наших близких, которые участвовали в этой страшный войне. В кругу нашей семьи мы вспоминаем мою прабабушку – Марию Ивановну Фатееву, – перечитываем ее стихи. Например, стихотворение «День Победы».

 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Звучала музыка, звучала

В победный сорок пятый год.

Всю боль и радость обнажала,

От счастья плакал наш народ.

И мне на улицу хотелось –

Там песня празднично плыла.

Но гипсом скованное тело

Поднять с постели не могла.

Звучала музыка, звучала

И душу трогала она.

Кто виноват, что я осталась

В такой-то час совсем одна?!

Утихнет боль, пройдут невзгоды,

И не беда, что плачу я –

Была б счастливой и свободной

Россия светлая моя!

М. Фатеева

Предоставим слово самой Марии Ивановне Фатеевой – отважной женщине, пережившей войну девчонкой, отдавшей здоровье Родине, а творчество людям.

 

СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ

Из книги «О прожитом и пережитом». 1989 год

«На моем столе стоит в стеклянной высокой вазе большой букет полевых цветов, которые особенно до­роги мне тем, что их подарили дети. Смотрю на неж­ные лепестки и мысленно представляю милые детские лица, а в душе – материнская теплота и нежность. Всякий раз волнуюсь, когда иду на встречу с детьми, чтобы рассказать им о прошлом, о войне. Смотрю на них, озорных, веселых, нарядно одетых, а в памяти всплывают испуганные глаза, худые грязные личики. Это дети войны. До времени повзрослевшие дети… Самые простые, самые проникновенные слова я ста­раюсь подобрать, рассказывая сегодняшним детям о детях страшных сороковых, чтобы поняли, поверили, запомнили. Старшеклассникам я рассказываю о моих ровесниках, о ребятах и девчонках, уходивших ни фронт со школьной скамьи. Я редко говорю о том, как нам было трудно, как было страшно, каким дол­гим было ожидание Победы. Я говорю о том, какими все мы были молодыми, веселыми, как дружили, вы­ручали друг друга, как неистово хотели жить и во имя этого шли, мчались, рвались к Победе. Мне так хочется, чтобы они, сегодняшние дети, были похожи­ми на нас чистотой помыслов, отвагой, преданностью Родине…»

          Представляем нашим читателям рассказ Марии Фатеевой «Милосердие» –  яркое повествование о поколении, прошедшем через войну, искалеченном ею, но не сломленном.

 

МИЛОСЕРДИЕ

Через несколько дней меня вызвал на­чальник отделения. «Зачем бы?» — недоуме­вала я и решила, что нажаловался Осьмушкин, которому я в первое свое дежурство никак не могла попасть иглой в вену, приш­лось просить помощи у опытной медсестры. В ординаторскую вошла робея, ожидая раз­носа.

Анна Петровна Буркина подняла на меня усталые, покрасневшие от бессонницы глаза.

– Садись, – кивнула она в сторону та­буретки.

Я присела на самый краешек.

– У меня к тебе, Маша, просьба: тяжело­раненый Павел Чебот нуждается в особом уходе. Мы ампутировали ему ноги. Парень отчаялся, не хочет лечиться. Он сейчас в изо­ляторе. Я освобождаю тебя от дежурства в палате, будешь ухаживать только за Чебо­том. Главное, Маша, вселить в него надежду. Если будет очень тяжело, впрыснешь морфий. Ясно?

– Ясно! – ответила я, тотчас подняв­шись.

Приказ есть приказ, его не обсуждают. Но в душе я возмущалась: «Неужели опытной сестры не нашли? А вдруг у меня опять что- нибудь не получится?» Однако вскоре начала себя успокаивать: чего раньше времени рас­сиропилась? Зачем тогда на фронт проси­лась?

Придя на дежурство, увидела всхлипыва­ющую санитарку Симу Калякину.

– Ты чего ревешь?

– Не могу я больше с ним! Принесла ему ужин, а он тарелку с кашей швырнул в стен­ку и разбил. Я его уговаривать, а он на меня стаканом замахивается… – и заревела пуще прежнего.

Стараюсь ее успокоить, а у самой все внутри дрожать начинает. Господи, и за что же мне такое наказание! Но надо идти в палату…

Тускло горит фитилек в коптилке, сделан­ной из гильзы снаряда. Раненый – на топча­не. Простыня сбилась, обнажив забинтован­ные культи. На полу – осколки тарелки, разлетевшаяся каша. Машинально начала прибираться, собрала осколки, подтерла пол.

Чем бы еще заняться? Но заняться пока было нечем. Украдкой взглянула в лицо ра­неного. Худое, с заострившимся носом. Глаза на этом лице кажутся неестественно больши­ми. Они, не моргая, смотрят в одну точку. Я взяла табурет и решительно села рядом. Павел резко повернул голову.

– Уйдите! – закричал он.  – Дайте мне спокойно умереть!

– Умирать не надо, – сказала ему тихо. – Надо жить. И вы будете жить!

– Таким обрубком? – зло усмехнулся он, – Не хо-чу!

Как заклинание повторял он:

– Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Его изуродованное тело металось, глаза лихорадочно блестели.

Проще всего в эту минуту было ввести ему морфий. Пусть успокоится, поспит. А только дальше что? Снова – морфий? Привыкнет к наркотикам, тогда и впрямь – пропал чело­век.

Я слегка дотронулась до его руки.

– Не надо отчаиваться, Павлуша… Не так уж страшно жить без ног, как тебе сейчас ка­жется… Если бы ты видел, какие есть ребята тяжелые! Молодые совсем, а слепые, или без рук и без ног… Если такие, как ты, отчаи­ваться будут, им-то что остается?

Павел затих и лежал, отвернув лицо к стене. А я и тому была рада, что не кричит больше, не перебивает меня, не гонит прочь. Откуда только и слова взялись? Ведь не учат им в училищах. Что где болеть может – рас­скажут, как укол или перевязку сделать – покажут, а вот как отчаявшегося человека успокоить – не объяснят…

Мы долго молчали. Я подумала, что Павел уснул. Но он, оказалось, не спал. Видимо, ду­мал над моими словами, а может, были у него свои думы.

– Болит у меня, понимаешь? – вдруг за­говорил он тихим, глуховатым голосом. – Вот здесь болит, – показал он рукой на сердце. – Я ведь не только ноги на войне потерял… Мы деревню мою освобождали. Мне этот бой никогда не забыть… Как одержимый, вперед рвался, думал, вот ведь сейчас фа­шистов выбьем, и маму увижу… Ведь рядом же! Сестренку обниму… А там… Там даже до­ма не осталось…

Павел заплакал. «Пусть поплачет, – горь­ко подумала я. –Пусть облегчит душу. У него и впрямь горе-горькое…»

Больше он не буянил. Принимал лекар­ства, медленно, неохотно, но ел. И все время молчал. Ночами спал плохо, беспокойно. Спросить бы, чем еще помочь ему, да боязно, вдруг опять сорвется. Решила не тревожить.

В одну из ночей Павел почти до утра не спал, ворочался, чуть слышно постанывал.

– Павлуша, почему ты не спишь? Может, укол сделать? – все же спросила я. – Ты скажи, если очень болит…

– Пальцы очень болят… Которых нет, – вновь, как в ту ночь, горько усмехнулся он и, помолчав, добавил: — Ладно, это пройдет. А вот душа ноет– спасу нет… Мысли всякие одолевают…

– Какие?

Он пристально, холодно посмотрел на меня.

– А зачем вам знать? Моя боль вас не касается…

И тут неожиданно для себя самой я раз­ревелась. От беспомощности и обиды – види­мо, все мои старания были напрасны…

– Я вас обидел? – встревожился Павел. – Простите, я не хотел…

И медленно, словно выдавливая из себя слова, заговорил;

– Мне ведь что обидно?.. Что я жизни совсем не видел. Мне ведь только недавно девятнадцать исполнилось… Не успел и с девушкой погулять. А теперь кому я нужен? Родных нет. Одна дорога — в инвалидный дом…

– Ну что вы, Павлуша! – горячо вос­кликнула я. – Все у вас будет хорошо. Встре­тится вам хорошая девушка, полюбит…

– Да? – он вновь резанул меня холодным взглядом.  – А вы бы полюбили? Вот такого, как я?

Вот так вопрос!

– У меня есть жених, Павел. И если с ним такое случится, я его не оставлю.

– Ну что же, вашей преданности можно позавидовать… А на мой вопрос вы все-таки не ответили… – он снова усмехнулся, но те­перь уже не зло, а горько.

– Знаешь, Павлуша, – сказала я, поду­мав, – когда ты кричал и бил посуду, тебя было жалко, и ничего, кроме жалости, ты не вызывал. А потом, когда рассказывал о себе… Ты хороший, добрый человек. Ты мужествен­ный человек. Я это поняла. Я знаю, – говори­ла я, волнуясь,  – такого человека можно по­любить…

– Спасибо, сестра, – тихо сказал он. И эти простые слова были для меня дороже всякой награды.

…Мы с Ниной Матюшиной медленно идем по извилистой тропке к реке. Позади дежурство. День – прекрасный. Настроение у меня хорошее и я не сразу замечаю, что Нина чем-то расстроена.

– Случилось что-то? – спрашиваю.

Она тяжело вздохнула:

– Меня раненый один позвал. Весь в бинтах, как мумия. «Что тебе?» – спрашиваю. «Посиди, – говорит, – со мной, сестрица». Се­ла, а он вдруг: «Вы кого-нибудь любили?» Ничего себе, думаю, такой тяжелый, а о любви говорит. «Нет», – отвечаю ему. А у не­го голос дрогнул. «Вот и я, – говорит, – никого полюбить не успел, ни с одной девуш­кой не поцеловался. Обидно мне, сестричка, умирать». Я его успокаивать стала, вылечим, говорю, не умрешь, еще и на свадьбе твоей погуляем. Смотрю, он слабо так губы растя­нул, видно, улыбнуться хотел. И – умер! Дрогнул так телом весь, и затих. И так мне его жалко стало… Так жалко!.. Знаешь, Ма­ша, я его мертвого в губы поцеловала…

Нина заплакала:

– Ну зачем война? Кому она нужна? Го­ря от нее сколько…

У реки под деревом сидит наша плясуньи Вера Ломова. С ее коротких волос струйками стекает вода… Странно видеть эту непоседу притихшей, одинокой.

– Верочка, о чем задумалась?

– Ой! – вздрогнула она. – Девочки? От­куда вы взялись?

Мы присели рядом.

– Так о чем же или о ком ты, Верочка, мечтаешь, если не секрет?

– А вот думаю, что на фронт ехала – о подвиге мечтала, а теперь на что надеяться? Какие подвиги в нашем медсанбате? Я до­мой с орденами вернуться собиралась. А тут… Работай, как вол, и никакого тебе почета… Медали и той не получишь. Надоело все. На передовую хочу.

– За чем же дело стало?

– Замполит не отпускает. Говорит: жди, когда потребуется.

Вроде бы поддержать надо – на передо­вую человек рвется, а продолжать разговор не хочется. Что мы, ради орденов на фронт пошли? Или здесь не нужны? Ей можно рас­сказать про Павла, про того парня, который умер, улыбаясь присевшей рядом Нине… Да только что говорить, если сама не видит. И будет ли слушать?

Вера, почувствовав, что мы не настроены продолжать разговор, собралась и ушла. А мы, скинув одежду, бросились в речку и долго, наслаждаясь прохладой, плавали. Во­да снимала усталость, давала отдых не толь­ко телу, но и душе.

На обратном пути зашли в штаб посмотреть почту. И не напрасно. Нина получила письмо, и я – солдатский треугольник. От Же­ни. Весточка, как всегда, была короткой: «Не могу представить тебя в военной форме. И горжусь тобой, и тревожусь, когда долго нет писем… А у нас – бои. Недавно освобо­дили один населенный пункт. Если б ты зна­ла, как радушно встречают нас жители, осво­божденные от оккупации! Ведь им так много пришлось выстрадать в неволе! Взял одного мальчика на руки, а он спрашивает: «Ты мой папа?» Комок в горле встал. Люблю детей. Я же будущий учитель… Береги себя, Маша.

И почаще пиши мне письма. Неделя без пись­ма кажется такой долгой. А вот получил от тебя весточку и на душе посветлело…» Я мно­го раз перечитаю это письмо, как перечиты­вала предыдущие…

Еще одно письмо — от мамы Али Чернушкиной. Я просила у нее Алин адрес. А в от­вет получила страшное известие: Аля погибла при бомбежке эшелона. Трудно в это пове­рить…

Все книги Марии Ивановны Фатеевой можно прочитать по ссылке

http://ovoine.narod.ru/skachat.html

Беседовала Ирина Маслова